— Нельзя было его отпускать… — повторил Алиев.
— Оставьте, — сказал я. — И больше ни слова об этом. Я прокурор, а не костолом…
— Вас вызывают в обком! Первый… — объявила мне Гезель, едва я появился в приемной.
Хаджинур и начальник рыбинспекции, сопровождавшие меня, продолжали в это время разговор, который я искусно направлял, — о женщине, которая могла быть у погибшего рыбинспектора.
— Хорошо, хорошо…
Мы прошли в кабинет. Необходимое для доклада, документы — все уже было подготовлено. Хаджинур и Цаххан Алиев продолжали лениво препираться. Я взял папку.
— А я видела Пухова с женщиной… — Гезель открыла дверь, ей в приемной было слышно каждое произнесенное нами слово. — С месяц назад. Он разговаривал с Веркой Кулиевой…
— С Веркой?! — удивился Срезов.
— Женой Умара Кулиева. Я с ней училась. Мы и живем рядом.
— Верка Кулиева… — фыркнул начальник рыбинспекции. — Ну и удивила! Да просто она никому проходу не дает. Ни из рыбоохраны, ни из милиции… Думает, Умара спасет! Умар как взял ее в классе шестом, а то и в пятом девчонкой, она так все и бегает за ним! Сказала тоже — Верка Кулиева…
Гезель смущенно ретировалась.
Мы ушли втроем: Цаххан Алиев, Хаджинур и я. В коридоре я извинился.
— Идите, я сейчас догоню.
— Гезель, — спросил я, возвращаясь в приемную, — ты давно видела жену Умара Кулиева?
— Да нет. Она то тут, то в Москве. Хлопочет за мужа.
— Попроси ее зайти к нам.
— Что?
Она уже отвлеклась — смотрела на меня влажными, полными затаенной надежды на будущее счастье глазами. Время от времени она нас никого не воспринимала, жила своим внутренним миром и его особыми сроками, где конкретные даты все заменены количеством недель и лунных месяцев, а также результатами систематических анализов мочи и крови.
Я вынужден был повторить:
— Мне надо встретиться с женой Умара Кулиева! Гезель улыбнулась испуганно:
— Я понимаю.
Милиционер на входе внимательно посмотрел мое удостоверение и сказал:
— Вас ждут на втором этаже. Комната 201.
Аэродромное величие кабинета. От дверей к столу секретаря обкома вела ковровая дорожка, и она еще более усугубляла ощущение взлетной полосы. Я шел по безграничному паркетно-ореховому простору навстречу почти исчезнувшему за горизонтом хозяину кабинета, невольно убыстряя шаг, как самолет на взлете, и, когда Митрохин встал мне навстречу, я уже не шел, а почти летел в пространстве, преодолев земное тяготение.
Мы поздоровались.
— Значит, не успел приехать, а уже серьезное дельце подкинули? спросил он. — Садись, пожалуйста.
Он не вернулся на свое место, а сел за приставной стол, напротив меня.
Первый был невысок ростом, широк в плечах. Моложавое, с тонкими злыми губами лицо его выглядело озабоченным.
— Это не случайное преступление. — Он поправил очки с чистыми, как капли морской воды, стеклами. — Я бы квалифицировал его как политическое убийство…
Я промолчал.
— Убит старший рыбинспектор при исполнении служебных обязанностей. Это уже второй случай. Перед этим был зверски убит и сожжен Саттар Аббасов… Он пересказал то, что я уже знал. — Думали, там спит начальник рыбинспекции…
Говорил он коротко и емко.
— …Тут — не курорт. У нас вечно фронтовой город: бьемся с пустыней, бьемся с трудностями климата…
Он говорил, и я видел, как он сам себя распаляет и заводит, и беседа наша с ним была не похожа на реплики двух обсуждающих какой-то важный вопрос людей, а напоминала публичное выступление трибуна.
— …Диспропорция отраслей местного хозяйства, отдаленные последствия нарушений экологических норм…
Все это были, в общем, до некоторой степени абстрактные понятия. Но дальше Митрохин сказал:
— Браконьеры!.. — И по тому, как он произнес это слово, все сразу встало на свои места.
Дальше разговор пошел уже «без дураков».
Браконьер с его мощными орудиями запрещенного лова был для Митрохина реальным противником из плоти и крови, имел биографию, имя, национальность, социальную и партийную принадлежность, прошлое и будущее. Война с ним была зримой для всех, опасной, кровопролитной и справедливой. С вызовами для докладов на самый верх. Со справками о количестве уголовных дел, рассмотренных в судах. С экспонатами браконьерской техники, демонстрируемыми периодически в ЦК республики, в Москве и других городах на различных активах, семинарах, международных симпозиумах.
Если бы браконьеров не было, их стоило бы выдумать. Но они действительно были! И это подтверждали упомянутые трофейные выставки дорогих быстрых лодок с мощными японскими моторами «Судзуки» и отечественными «Вихрь-30», спаренными и учетверенными; вместительных бензобаков, успевших отслужить срок службы в военной авиации; километрами хищнической снасти, именуемой каладой, несущей на себе тысячи стальных крючьев, изготовленных специальными мастерами-профессионалами.
Прекрасное оправдание пустым полкам магазинов, снижению уловов, низкой производительности предприятий местной промышленности!
— …Ты не думай, что назначение сюда — это… — Я с трепетом ждал продолжения. Со словом «синекура» у меня уже установились почти интимные отношения, а сама синекура уже имела милые индивидуальные черты, в расцветке ее оперения было даже что-то от японской куртки доктора Мурадовой. Нет, Митрохин не употребил этого слова, и я был ему благодарен. — Это — путевка на отдых. Встреча с браконьером происходит обычно один на один, ночью ил и на рассвете в глухом месте моря или побережья. Нападение может произойти врасплох или из засады… И браконьер обычно стреляет первым. — Он испытующе посмотрел на меня. — Дети есть у тебя?