— …Я попросил судью, чтоб дали свидание. Нам разрешили. Умар стал успокаивать: "Так надо! Садык все устроит! Он ехал со мной в автозаке. Все нормально!"
— А потом?
— Все от него отказались; Садык — первый. Ждут, чтобы его поскорее расстреляли — пока не начал рассказывать…
Кулиева снова всхлипнула — звучно-глубоко, маскируясь нелепой гримасой, уродовавшей ее грубоватое, простое лицо. Она держалась изо всех сил, но мне дано было слышать ее беззвучный отчаянный крик
— …Люди передали нам письмо.
— Из тюрьмы?
— Да. Через рыбинспектора, Сережу Пухова. У него друг… Мы заплатили… — Кулиев говорил несвязно. — Сергей искал доказательства против Цаххана Алиева. Из-за этой истории Цаххаи стал чуть ли не национальным героем… А мой мальчик каждую секунду смотрит на дверь… Боится, что сейчас войдут… Только теперь, когда вы вмешались и послали телеграммы, я впервые ночью заснул… — Неудачник-старик откровенно рыдал. — Это счастье… Вот записка. Мы получили ее перед отъездом в Москву… Умар Кулиев писал:
"…Почемуя должен быть этой третьей жертвой? Как он будет смотреть Вам в глаза, посчитав свою жизнь дороже моей? Смотрите, какой он человек и что мне пожелал. Если не могуладить это дело, то почему он причинилмнетакую боль? Сам сделал, сам бы и расхлебывал. Какой жестокий человек. Отец, если бы вы могли распутать это дело, я бы все доказал. Отец, сейчас моя судьба в ваших руках, смотрите, как я сглупил, поверя этому человеку, пожалел его. Надо было сначала все рассказать".
Они ушли.
— Хотите чаю? — спросила Гезель, открывая дверь.
— Хочу.
— С конфетой? — Гезель почувствовала, что мне грустно.
— С конфетой. — Я сто лет не пил чай вприкуску. Она подала карамель. Шоколадных конфет в магазинах давно уже не было.
— Спасибо, Гезель. Мне и в самом деле было грустно. "Продажное правосудие, продажное следствие…" Раздался звонок — звонила Анна, я по голосу понял, что у нее неприятности.
— Что-нибудь случилось? С Мишей Русаковым? Говори быстрее!
— Нет, нет! Я видела его…
— С тобой?
— С моим дядей… Он самый близкий мой родственник…
— Он заболел?
— Его арестовали! Потом скажу. Я сейчас еду туда.
— Когда мы увидимся?
— Я приду к тебе. Поздно…
— Буду ждать.
Я положил трубку.
"Махнуть на все! Уехать. Жениться на Анне. Подать заявление в мореходку, где учат морскому ремеслу и немногословному счастью сорокалетних балбесов, попробовавших себя на прокурорской стезе".
По закону парных случаев немедленно раздался второй звонок
— Игорь, ты? — Звонила Лена. — Игорь. — Голос жены раздавался, словно в огромной трубе, и как бы отдавался от стен. — Я к тебе приеду. Я решила. У меня есть три дня. Я заказала каюту…
— Не приезжай! — крикнул я. — Потом! Сейчас не надо!
— Почему? Мне звонил Бала! Я хочу быть рядом с тобой. — Каждое слово ее я слышал дважды, повторенное гулким эхом трубы. — И потом, я никогда не была в Восточнокаспийске…
— Ни в коем случае! Тем более на этой неделе… У меня не будет ни минуты свободного времени. — С большим трудом мне удалось убедить ее. Обещаю: через три-четыре дня я приеду сам…
— Это правда? — Она немного успокоилась.
— Правда.
Но я не приехал ни через три дня, ни через пять…
Уходя, я снова увидел такси, стоящее на том же месте. На значительном отдалении виднелась и вторая машина.
В человеке, сидевшем рядом с таксистом, я узнал знакомого следователя бассейновой прокуратуры. Он показал мне на заднее сиденье. Водитель включил зажигание.
— С приездом… — Я сел, и мы быстро отъехали.
— Спасибо. Тихонов просил, чтобы я тебя привез. Завтра мы начинаем…
Бригаду возглавил начальник следственного отдела бассейновой прокуратуры Тихонов. Я его тоже знал.
— Где ваша резиденция? — спросил я.
— За городом. В Доме рыбака…
— Мой помощник с вами?
— Бала? Он дома. Тихонов приказал ему не показываться. Можно все испортить…
Мы выбрались на окраину и ехали теперь мимо маленьких магазинчиков с убогим выбором товаров и по-провинциальному громкой рекламой. Так, крохотный киоск носил название "Обувь к любому сезону", а вывеска над квадратным оконцем в саманном заборе гласила: "Войсковой магазин".
— А какая роль отводится мне? — спросил я. — Тихонов говорил?
Он удивился:
— Ты разве не в курсе?
— Ничего не знаю…
Мы ехали вслед заходящему солнцу, которое медленно скрывалось за горы военного Топографа и Первооткрывателя края.
— Прокуратура Союза предлагает тебе самостоятельный большой участок. Так что заранее поздравляю…
Ночью я услышал шум подъехавшей машины, выскочил на крыльцо. Это была Анна.
— Такси то и дело ломалось. — Она совсем замерзла. Я поставил чай.
— Как твой дядя?
— Он в камере. Мне дали свидание.
— Что с ним?
Она только печально положила мне руку на плечо. Тепло и нежность вместе с ощущением покоя вернулись ко мне.
— Он работает заведующим небольшого магазинчика в совхозе. Сам знаешь: все бывает. И в долг дают. И недостача, и пересортица. Эминов приказал произвести внезапную ревизию. Короче, возбудили дело. Уже исключили из партии. Я в полной растерянности…
— Ничего! Скоро они сами загремят!
— Ты недооцениваешь Эминова, милый! Анна понемногу согрелась. Мы поднялись. Я убирал со стола, когда вдруг услышал ее захлебнувшийся громкий всхлип:
— Откуда у тебя эта мерзость?
Я подошел к кровати. Анна показала на маленького, щуплого паучка, высунувшегося из-под подушки, на которой я спал полчаса назад. Вид у паучка был абсолютно безобидный.